ым видом глупо. Тогда он тоже стал
  смеяться.
   По правде говоря, смеяться ему не хотелось, просто не смеяться было еще
  хуже. Не смеяться значило быть не таким, как они, выпасть из их круга. А
  Себастьян больше всего на свете хотел быть в их кругу. Он всегда этого
  хотел, но ему почти никогда это не удавалось.
   Теперь удалось. Они смеялись все вместе.
   К счастью, Пертос, сидевший в ложе осветителя, подал сигнал, занавес
  поднялся, и спектакль начался. Теперь он мог больше не смеяться, если не
  хотел, к тому же отпала необходимость стоять за кулисами. Пертос говорил,
  что он должен стоять там на всякий случай, пока занавес не поднимется, но за
  пять лет так ни разу и не воспользовался его помощью. Себастьян пошел в свою
  комнату, надел другие штаны и почувствовал себя лучше. Он вернулся назад и
  стал смотреть, как куклы целуются и дерутся, поют и танцуют. Потом раздался
  последний крик коварной мачехи - это принц вонзил ей меч в шею.
   Зал замер.
   Белина сошла с пьедестала и увела принца, занавес опустился, и его
  громкий шелест дал сигнал ко взрыву аплодисментов.
   Спектакль удался на славу, и Себастьян радовался этому.
   Он забыл, что куклы хотели изменить финал сказки. Но когда, подняв
  маленькое изуродованное тельце Виссы, понес его к Горну, где Пертос должен
  был возродить ее для следующего спектакля, то услышал проклятия Белины и все
  вспомнил.
   - Ты можешь убить его? - спросила она.
   - Кого?
   - Гедельхауссера, - пояснила