он все равно выбрал бы то же самое, если не хуже.
   К тому моменту, когда он вышел из комнаты, идиот чувствовал себя вполне
  хорошо. Он торопливо шел по коридору, намереваясь узнать, что от него
  потребует Пертос в это утро. Впрочем, был уже день, но он чувствовал, что
  еще не поздно. Ему хотелось убедиться в этом.
   Дверь в комнату Пертоса была открыта.
   Он вошел.
   Пертос лежал на полу, глядя в потолок, и сбоку голова у него была
  проломлена. Его легкая желтая рубашка вся пропиталась кровью, а рядом с
  правым ухом валялся обломок кости.
   И тогда Себастьян все вспомнил. Он вышел из комнаты, и с полдороги его
  стало рвать от отвращения к тому, что он натворил.
   Себастьян облазил весь театр, заглядывая во все закоулки, ощупывая все,
  что попадалось ему на глаза, однако он сам не знал, что ищет. Через
  некоторое время ему стало ясно, что он чувствует себя лучше в тех местах,
  где бывал старый кукольник. Себастьян провел довольно много времени в ложе
  осветителя, водя грубыми пальцами по корпусу прожектора, вновь и вновь
  поглаживая круглые кнопки и рычаги с рукоятками на панели управления сценой.
  Он целый час простоял на ступеньках лестницы, ведущей из ложи, по которым
  поднимался и спускался Пертос до и после представления. Ему казалось, что он
  может точно определить места, где ступали башмаки старика. Один раз
  Себастьяну почудилось, что он чувствует, как ступени дрожат у кого-то под
  ногами, хотя вокруг никого не было,