Потом он вспомнил про плоть в Горне и понял: даже если матрица-диск не
  изменилась, тело может получиться кривым и уродливым.
   Его охватил ужас.
   - Ты собираешься сделать ее? - спросил Никто. Себастьян, ничего не
  соображая, взглянул вверх. Его глаза смотрели печальней, чем обычно, губы
  обвисли.
   - Ты собираешься оживить ее? - продолжал тот настаивать.
   Через некоторое время ему удалось выдавить из себя:
   - Да.
   Держа в руках пластиковую матрицу-диск, он думал о том голубом луче
  прожектора, который падал на нее, когда она стояла посреди сцены. Он
  вспоминал ее волосы, отливавшие золотом, публику, немевшую от ее красоты.
  Себастьян ни разу не вспомнил о том, как она стояла голая между ног Элвона
  Руди, или о том, как она пыталась выцарапать ему глаза, как укусила его в
  шею, когда он пришел; чтобы защитить ее.
   Он сунул матрицу-диск в транслятор памяти и услышал, как в глубине Горна
  раздались первые звуки. Сначала был протяжный рокочущий гул, потом шум
  компьютеров, обменивающихся информацией, затем свист заработавших магнитных
  лент, к которым обращалось запоминающее устройство. Капсула-матка
  наполнилась пока еще бесформенной синтетической плотью, которая вскоре
  должна была претерпеть изменения. Потом послышалось отдаленное шипение,
  щелчок, и снова тишина. Все это очень напоминало автомат для игры в пинбол,
  который загорается, получив десять центов, а потом ждет серебряной монеты,
  чтобы начать работать.