Это не осталось незамеченным. На мостовой стояли люди, приставив ладони к глазам, и смотрели в небо. Повсюду спорили о причинах такого явления. Кэл не вмешивался, а продолжал идти через лабиринт улиц, иногда отступая назад, но все же медленно продвигаясь к цели.
   Теперь ему стало ясно, что его первое предположение неверно. Птицы не искали корм. Никто из них не нырял вниз, чтобы схватить добычу. Они просто кружили в небе - вороны, сороки, чайки, - в то время, как их меньшие собратья, воробьи и зяблики, устав от полета, усеивали крыши и ограды. Были здесь и голуби, сбившиеся в стаи птиц по пятьдесят, и домашние птицы, несомненно, сбежавшие из клеток, как 33. Для канареек и попугайчиков пребывание здесь было самоубийством. Сейчас их дикие сородичи были заняты полетом, но стоит им остановиться, и они быстро и безжалостно расправятся с канарейками, мстя им за единственное преступление - одомашненность.
   Но пока среди птиц царил мир, и они кружили в небе, взлетая и спускаясь, изредка покрикивая.
   Следуя за птицами, Кэл зашел в часть города, которую редко посещал. Здесь одинаковые ухоженные домики его района сменились трехэтажными обшарпанными зданиями, спасенными от бульдозера только ожиданием бума, который никогда не наступит.
   Над одной из таких улиц - на табличке было написано "Рю-стрит", - и летало большинство птиц. Небо над ней было просто черным; уставшие пернатые рядами сидели на ветках, проводах и телевизионных антеннах.
   Кэл вышел на Рю-стрит и сразу же - один шанс из тысячи - увидел своего голубя. Долгие годы наблюдения за птицами выработали у него орлиное зрение: он узнал 33, вылетевшего из стаи воробьев и скрывшегося за одной из крыш.
   Он поспешил за ним, свернув