, тот заметил, что Монах Хаззард - шурин Престона Ла
  Франса, а доказать ничего невозможно. Бессекер вел себя странно. Сказал, что
  наваливается куча дел, и он больше не обещает уделять мне время. По-моему,
  они его тоже достали. Ему ведь тут жить.
   - Все мы люди, - изрек я.
   Он уставился на рулон бумажных полотенец, встряхнул головой:
   - Ты же знаешь мою манеру, Трев. Не люблю ходить вокруг да около. Лучше
  прямо вступить в схватку. Я пару раз видел Хаззарда на тех открытых
  слушаниях, где они поднесли мне пилюлю, например насчет сноса моста, но не
  разговаривал с ним. Ну, попробовал договориться о встрече, а он начал тянуть
  резину, и в конце концов я прихватил с собой Джан, мы уселись у его офиса,
  пока он нас, наконец, не заметил. Такой маленький, шея длинная, голова
  круглая, с большими выпученными глазами за толстыми стеклами очков. Морда
  как у обезьяны, голос скрипучий. Я сказал, что мы граждане,
  налогоплательщики, землевладельцы, он - официальное должностное лицо,
  нравственный и моральный долг обязывает его не позволять использовать
  государственную машину для того, чтобы я обанкротился, а его шурин заработал
  несколько баксов. Знаешь, что такое унижение, Трев?
   - То и дело испытываю понемножку.
   - Он весь надулся, забегал, заскрипел и давай читать лекцию. Народ едет с
  севера, думая, будто во Флориде легко прожить, тогда как это худшее место в
  мире. На меня ни разу не взглянул. Частично смотрел в окно,