ких стариков. Он был убежден, что это она свистнула его драгоценные марки,
  но боялся заявить в полицию или сообщить страховой компании. Тогда я
  отправился следом за леди, направлявшейся средь бела дня на свидание с
  мальчиком из пляжного отеля, который с помощью шантажа заставил ее украсть
  марки и который после хорошей встряски и уведомления, что пожилой джентльмен
  приказал бросить парочку ее последних приятелей во Флоридский пролив,
  прикрутив проволокой к частям старого грузовика, вернул одиннадцать марок,
  включая жемчужину коллекции. Потом он, брызгая слюной во все стороны, с
  готовностью принялся объяснять, как и куда пристроил остальные одиннадцать.
  Я помог ему собрать вещи, посадил в автобус, помахал на прощанье и провел с
  крупной блондинкой милую беседу о том, с каким огромным трудом еле уговорил
  двух крутых греков, друзей ее мужа, от намерения поручить местным талантам
  вывести раскаленной проволокой небольшое предупреждение на двух самых
  заметных частях ее тела. Мой приятель коп выудил у перекупщиков краденого
  остальные марки, и я заверил старика, что жена его вообще ни при чем, так
  что можно ей полностью доверять. Он запрыгал, захлопал в ладоши, запел, мы
  отправились в банк, где он выдал мне тридцать тысяч наличными - точно
  отмеренную половину стоимости возвращенных марок, - присовокупив записку с
  гарантией на пожизненное бесплатное питание в лучших греческих ресторанах
  четырех штатов. На все дело ушло пять дней,