ая пластинка, вживленная в госпитале
  Управления по делам ветеранов войны, его наследственность - все это вместе
  взятое превратили его жизнь в "проклятье". Будто стальная пластинка
  каким-то электромагнетическим зарядом активизировала уже данное ему от
  природы. Без пластинки, например, считал Штрауд, он не смог бы "принимать"
  голоса своих умерших деда и прадеда, как это с ним порой случалось.
  
  В годы его службы полисменом в Чикаго газеты "Трибьюн" и "Сан-Тайме"
  окрестили его "психодетективом". Штрауду, правда, очень быстро надоело, что
  все, даже его товарищи по полицейскому участку, относятся к нему как к
  звезде балагана уродов.
  
  Крупный, широкоплечий, в отменном здравии и прекрасной спортивной форме,
  Штрауд высился, словно каланча, среди окружающих, и это, наряду с его
  "даром", пугало более мелкий люд. В результате нашлось бы совсем мало тех,
  кого он мог бы назвать друзьями, а самого Штрауда жизнь научила опасаться
  тех, кто слишком рьяно домогался его дружбы.
  
  В своих снах он иногда видел тонкую металлическую скобу в стальной
  пластине, которая, по мнению одного из специалистов госпиталя Управления по
  делам ветеранов войны в пригороде Чикаго, давила на нервный центр мозга.
  Это был тот самый участок,