заботу о нем, укоризненно сообщив, что обед Штрауд
  проспал.
  
  - Надеюсь, не очень помешал вам накормить моих соседей, - извиняющимся
  тоном сказал ей Штрауд.
  
  - Вы остаетесь в Нью-Йорке? - в свою очередь поинтересовалась стюардесса,
  встряхнув задорной рыжей челкой над огромными карими глазами на личике
  пай-девочки.
  
  - Нет, лечу до Чикаго.
  
  - Вот как... прекрасно, я тоже.
  
  - Значит, еще увидимся, - пообещал ей Штрауд. Когда самолет выскочил из
  облаков, Штрауд увидел под ним лоснящиеся мокрые улицы города, раскрашенные
  серым и синим. Дождь, видно, шел здесь уже давно, и гигантский Нью-Йорк,
  едва различимый в пасмурном свете, вяло сочившемся из унылых облаков,
  словно бы съежился под нудно моросящими каплями.
  
  Сгрудившиеся выше и вокруг самолета облака отражали огни города, образуя па
  фоне вечернего неба причудливые фигуры, напоминающие греческие скульптуры.
  
  После посадки Штрауд терпеливо дождался, когда выйдут почти все пассажиры,
  взял дорожную сумку и направился к трапу с единственным желанием добраться
  до комнаты отдыха, где бы он мог ополоснуть лицо и наскоро побриться. В
  запасе у него было два часа, которые Штрауд не знал, чем занять. Полистаю
  "Нью-Йорк таймс", мысленно прикидывал он, может,