собых проблем
  и отчаянной борьбы за выживание, - таких дней у него не бывало. Вечером он,
  как всегда, поедет, усталый, домой с ощущением, что ему гораздо больше
  пятидесяти трех лет и что он провел еще один день словно в раскаленной печи.
  Иной раз Мэтту Залески так хотелось вернуть молодые годы, когда он был полон
  энергии и еще только начинал работать в автомобильной промышленности или
  летал на бомбардировщике во время второй мировой войны. Оглядываясь на
  прожитые годы, он нередко ловил себя на мысли, что в военное время, хоть он
  и был в Европе в самой гуще сражений и совершил там немало боевых вылетов,
  ему все же не доводилось попадать в такие переплеты, как теперь, в мирные
  времена.
   Уже сейчас, за те несколько минут, что он находился в своей застекленной
  конторке на антресолях сборочного цеха, еще не успев снять пальто, он
  пробежал глазами бумагу с красной отметиной, лежавшую у него на столе. Это
  была жалоба профсоюза, которая, если ее быстро и по-деловому не разобрать,
  может привести к массовому прекращению работы. В лежавшей рядом пачке бумаг
  наверняка найдется еще немало такого, над чем придется поломать голову: тут
  будет и нехватка материалов (а всегда чего-то не хватает, каждый день), и
  претензии контроля к качеству, и поломка машин, а может, и что-нибудь совсем
  уж непредвиденное, из-за чего может остановиться конвейер и прекратиться
  выпуск продукции.
   Залески с размаху грузно опустился в кресло за серым металлическим
  столом: