овая память человечества или его
  предшественников уходит в глубины веков, и многие легенды, несомненно,
  зарождались в землях, горах и мрачных храмах, существовавших в те времена,
  когда не было еще самой Азии да и самого человека, каким мы его себе сейчас
  представляем. Некоторые особенно дерзкие мистики намекали, что дошедшие до
  нас отрывки Пнакотических рукописей созданы до плейстоцена, и предполагали,
  что последователи Цатогуа не являлись людьми так же, как и сам Цатогуа. Но
  где бы и в какое время ни существовал Ленг, это было не то место, куда бы я
  хотел попасть, не радовала меня и мысль о близости к земле, породившей
  странных, принадлежавших непонятно к какому миру чудовищ -- тех, о которых
  упоминал Лейк. Как сожалел я в эти минуты, что некогда взял в руки
  отвратительный "Некрономикон" и подолгу беседовал в университете с
  фольклористом Уилмартом, большим эрудитом, но крайне неприятным человеком.
   Это настроение не могло не усилить мое и без того неприязненное
  отношение к причудливым миражам, рожденным на наших глазах изменчивой игрой
  света, в то время как мы приближались к хребтам и уже различали холмистую
  местность предгорий. За прошедшие недели я видел не одну дюжину полярных
  миражей, и некоторые не уступали нынешнему в жутком ирреальном
  правдоподобии. Но в этом, последнем, было что-то новое, какая-то потаенная
  угроза, и я содрогался при виде поднимающегося навстречу бесконечного
  лабиринта из фантастических стен, башен и минаретов; сотканных из снежной
  пыли.