ашную ярость.
   Карла мягко накрыла его руку своей.
   - Но, дорогой Кирби, теперь ведь это не имеет значения?
   - Я думаю, да.
   - Мой брат и я не журналисты, но конечно, вы можете побеседовать и с
  журналистами. Вы вправе рассказать всему миру о том, как ужасно он с вами
  поступил, какой черной неблагодарностью отплатил за все годы бескорыстной
  привязанности.
   Она так хорошо все понимала, что Кирби захотелось плакать. Но нечто в
  ее словах вызвало в нем угрызения совести:
   - Была ли она, эта привязанность, такой уж бескорыстной? Когда у тебя
  дядя стоит пятьдесят миллионов долларов...
   - Но ты рассказал нам, что не раз убегал от него, - сказал Джозеф.
   Карла убрала руку. Кирби так не хватало ее тепла.
   - Однако я всегда возвращался, - признался он. - Дядюшка говорил, что
  нуждается во мне. Он не давал мне ни минуты покоя. Я не мог вести
  нормальную жизнь. Дурацкие поручения, для выполнения которых мне
  приходилось без конца разъезжать по всему миру. Так продолжалось целых
  одиннадцать лет, с тех пор как я закончил колледж. Но даже во время учебы
  он указывал мне, какие курсы изучать. Старик распоряжался всей моей
  жизнью.
   - Вы рассказывали нам об этом, дорогой, - сказала Карла дрогнувшим
  голосом. - О годах своего героического самоотречения.
   - И после всего, - возмущенно сказал Джозеф, - после всего - ни
  гроша!
   Яркий свет восходящего солнца начал резать Кирби глаза,