щательном отказе имущества, пока не будет покончено со
  всей правовой путаницей. "Мой племянник Фредерик -- человек ранимый и
  чувствительный, -- говорилось в завещании. -- Присутствие на похоронах может
  взволновать его, а от канцелярской волокиты у него начнется зуд".
   Вот так-то. На все про все Добрьяку понадобилось двенадцать дней.
  Впрочем, в моем нынешнем состоянии я бы предпочел, чтобы волокита длилась
  двенадцать лет. Или двенадцать веков. Я был обладателем сотен тысяч
  долларов, я сидел в баре в обществе Райли и ждал, когда принесут "джек
  дэниэлс" со льдом, но при этом испытывал лишь тошнотворный страх.
   Ну, да худшее было еще впереди. Когда нам принесли виски, и я единым
  духом ополовинил свой бокал, Райли сказал:
   -- Фред, давай-ка внесем ясность в вопрос о деньгах, а потом поговорим
  и о другом.
   -- О чем, например?
   -- Сначала разберемся с деньгами.
   Я подался вперед.
   -- Хочешь знать, откуда они взялись?
   Похоже, Райли удивился.
   -- Разве ты еще не догадался?
   -- Как это? Что-то я тебя не пойму.
   -- Фред, ты когда-нибудь слышал о Мэтте Грее по кличке "Короткая
  Простыня"?
   Имя показалось мне знакомым, но очень и очень смутно.
   -- О нем писал Маурер? -- спросил я.
   -- Не знаю, возможно. Это мошенник со Среднего Запада, которому было
  уже за сорок, когда он выстелил треть страны пустыми расписками, будто
  октябрьский