ри, сложив руки на груди и, вероятно,
  мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за
  последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:
   -- Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее
  зрелище.
   -- Лучше не надо, -- предостерег я ее. -- Не знаю, что вы замышляете,
  но я начеку.
   -- По-моему, вы изрядно смахиваете на молочника, -- заявила она. -- Я
  говорила Мэтту, что вы -- тот еще фрукт, но он меня не слушал.
   -- Я -- что?
   -- Фрукт, -- ответила блондинка. -- Фига, финик, банан и так далее.
   -- Послушайте-ка...
   -- Нет, это вы послушайте, а лучше почитайте, -- она открыла дорогую
  черную кожаную сумочку и вручила мне письмо.
   На конверте стояло мое имя, выведенное неразборчивым и нетвердым
  мужским почерком. Я взял конверт, повертел в руках, но не вскрыл, а вместо
  этого спросил:
   -- Полагаю, внутри лежит послание, якобы написанное моим дядюшкой
  Мэттом?
   -- "Якобы". Это еще что за выражение? Вы встречались с тем жалким
  стряпчим?
   -- Это вы о Добрьяке?
   -- Вот именно. И никаких "якобы". В этом письме ваше счастье.
   -- Пожалуй, окажу вам любезность, -- решил я. -- И даже не буду
  вскрывать конверт. Забирайте его и ступайте своей дорогой. Я не стану
  сдавать вас в полицию, и таким образом мы будем квиты.
   -- Какой вы лапочка, -- сообщила она мне. -- Прямо прекрасный