дому. И ей даже в голову не пришло, что я могу не
  согласиться с ее намерениями. Герти обшарила кухню, объявила, что у меня нет
  никакой человеческой пищи, а потом щелкнула пальцами перед моим носом и
  потребовала: "Гони десять долларов, я пошла в магазин".
   И что же? Я спорил? Я отказал ей? Может, спросил, что она о себе
  возомнила? Нет. Я просто достал бумажник, выдал Герти десятку, возвращенную
  мне легавым самозванцем, и услужливо распахнул дверь. Герти вышла из
  квартиры, помахивая своей дорогой кожаной сумочкой, и была такова.
   Вообще-то в голове у меня свербила храбрая мысль не пустить Герти в
  дом, когда она вернется с покупками. Со сладострастной горечью думал я и о
  том, что, возможно, блондинка сбежит с моей десяткой и не вернется вовсе. Но
  в глубине души я знал, что произойдет. Герти притащит два бумажных мешка со
  снедью, велит мне положить их куданибудь, а сама тем временем снимет с окон
  гостиной шторы и займется стиркой. И ведь я действительно возьму эту жуткую
  снедь и куда-нибудь положу.
   Ну, ладно, пока займемся Уилкинсом. Я приготовил две чашки чая и отнес
  в гостиную, где мой сосед по-прежнему стоял возле чемодана.
   -- Почему бы вам не присесть, сэр? -- спросил я.
   -- О, чай! -- воскликнул Уилкинс, выхватывая у меня чашку. Он улыбнулся
  мне лучезарной лживой улыбкой и сказал: -- Наслышан, что вам привалило
  счастье. Вот, зашел поздравить.
   -- Наслышаны? Каким