Вьетнаме, гетто,
  студенческих беспорядках. Всякий раз, когда казалось, будто Кэрол наконец
  поняла, что ему нужно, он переключался на другую тему. Они говорили о
  вещах, о которых она слыхом не слыхивала, и о том, в чем считала себя
  непревзойденной искусницей.
   Месяцы спустя она просыпалась ночью и лежала с открытыми глазами,
  пытаясь вспомнить то слово, мысль или магическую фразу, которая
  перевернула всю ее жизнь. Так ничего и не вспомнив, в конце концов
  сообразила: никакого магического слова не было. То, что сделал доктор
  Стивенс, было проще простого. Он говорил с ней. По-настоящему говорил, как
  никто и никогда. Он обошелся с ней, как с равной, чьи суждения и чувства
  заслуживают внимания.
   Во время того ночного бдения она вдруг заметила, что совершенно
  голая, и пошла в спальню надеть пижаму. Он последовал за ней, сел на край
  кровати, и они опять говорили. О Мао Цзэдуне, о хула-хупе, о
  противозачаточных таблетках. О матери и об отце, которые не состояли в
  законном браке. Она рассказывала ему о том, чего никогда никому не
  доверила бы. О вещах, засевших глубоко в подсознании. И наконец заснула в
  состоянии полной опустошенности. Как будто ей сделали серьезную операцию и
  выкачали целую бочку отравы.
   Утром после завтрака он дал ей сто долларов.
   Кэрол не сразу их взяла, а потом сказала: