это пока-
  залось еще более невероятным. Когда дело касалось риска, Пит осторожнее
  и предусмотрительнее меня.
   Из угла офиса, где стояла рация, доносилась тихая музыка. Рация наст-
  роена на какую-то станцию, говорящую на английском языке, и уже вторично
  в этот вечер певец пел под гитару народную песню о смерти то ли матери,
  то ли жены, то ли любимой. Я так и не понял, о ком он пел. Песня называ-
  лась "Моя красная роза стала белой". Красный цвет символизировал жизнь,
  белый - смерть. Красный и белый - цвета трех самолетов нашей Транс-Ка-
  рибской чартерной службы, занимающейся доставкой грузов на дальние расс-
  тояния. Я обрадовался, когда песня кончилась.
   Мой офис не перегружен вещами: не считая рации, там только стол, два
  стула да картотека наших клиентов. Ток к большой рации подведен силовым
  кабелем, пропущенным через дырку в двери и, словно змея, извивающимся по
  траве и грязи до главного терминала, находящегося в одном из углов бето-
  нированной площадки. Да, совсем забыл: в офисе еще висит зеркало. Элиза-
  бет повесила его в тот единственный раз, когда навестила меня здесь, а я
  так и не удосужился снять его со стены.
   Посмотрев в зеркало, я понял, что этого не следовало делать: черные
  волосы, черные брови, синие глаза и бледное, измученное, напряженное ли-
  цо сразу же напомнили о том, как отчаянно я нервничал. Я отвернулся и
  уставился в окно.
   Это едва ли было лучше. Единственным преимуществом представшего перед
  моим взором вида было то, что я уже не мог видеть своего