мешаю
  проезду порядочных людей.
   Я вскочил и попятился прочь от дороги. Тут меня кто-то легонько
  двинул по затылку. Я отпрыгнул и обернулся - я стоял подле виселицы, и по
  затылку мне наподдали ноги повешенного. Герб зашвырнул меня действительно
  не куда-нибудь, а в Тайберн, прославленное место казней. Я уже много лет
  не бывал в Лондоне (необратимо пострадавшем от радиоактивных осадков) и,
  конечно же, никогда не бывал в Лондоне 1770 года. Однако я знал, что
  Тайберн со временем превратится в Марбл-Арч; в восемнадцатом веке это была
  самая окраина Лондона. Бейсуотер-Роуд еще не существует, равно как и
  Гайд-Парк; только поля, рощи, луга вокруг извилистой речушки под названием
  Тайберн. Весь город находился слева от меня.
   Я рванул вперед по узкой дороге, что со временем превратится в
  Парк-Лейн, а немного погодя свернул в первую улочку далеко отстоящих друг
  от друга домов. Мало-помалу пространство между домами сокращалось,
  количество прохожих увеличивалось, и я притопал на просторный выгон -
  будущую площадь Гросвенор - и попал на разгар субботней вечерней ярмарки.
  Мать честная, народищу! Товар продают где с ручных тележек, где с
  прилавков, залитых колеблющимся светом факелов, плошек и сальных свечей.
  Уличные разносчики горланят:
   - Медовые груши! Восемь на пенни!
   - Каштаны с пылу с жару! Пенни два десятка!
   - А вот пироги! Кому с мясом, кому с рыбой!