бака
  забеременела, значит, к тебе в гости заходил француз". Почему-то Тедди
  всегда обижался, услышав эту байку, хоть был он вовсе не французом, а
  поляком.
   Вяз отбрасывал густую тень, но мы все равно скинули рубашки, чтобы не
  провоняли потом. Играли мы в скат по три цента - глупейшую игру, которую
  только можно выдумать, - но мозги в этом пекле расплавились настолько, что
  малейшее умственное напряжение давалось с превеликим трудом. Вообще где-то
  с середины августа наша некогда мощная "команда" стала постепенно
  распадаться, и все из-за жары.
   Ну и невезуха - сплошные пики... Начал я с тринадцати, затем пришло
  еще восемь, и на этом все кончилось. А Крис, похоже, хочет вскрыться. Ну
  же, последняя взятка... и снова - ноль!
   - Двадцать девять, - объявил Крыс, выкладывая свои бубны.
   - Двадцать два, - разочарованно отозвался Тедди.
   - А у меня дерьмо собачье, - швырнул я карты на стол "рубашкой"
  вверх.
   - Горди пролетел, дружище Горди снова пролетел, - хихикнул Тедди так,
  как только он, Тедди Душан, мог хихикать: словно водил ржавым гвоздем
  взад-вперед по стеклу.
   Как и всем нам, Тедди шел тринадцатый год, но очки с толстыми
  стеклами делали его старше, к тому же он пользовался слуховым аппаратом.
  Мальчишки, несомненно, потешались бы над ним из-за очков, однако слуховой
  аппарат - кнопка телесного цвета, торчавшая из уха Тедди, да еще с
  батарейкой в кармане рубашки - был предметом всеобщей