и бы она могла вернуться туда, то побежала бы без оглядки.
  Вернуться и попытаться сделать так, чтобы жизнь снова пошла, как надо.
   Только уже без мамы.
   Вспоминать было больно. Тосковать по тому, что было. Пытаться представить
  себе, как все могло бы выйти, если бы жизнь ее не была так непоправимо
  сломана - вспорота ножом маньяка.
   Какая беда! - говорили все вокруг, но что они могли знать о бедах?
   Разве могли они почувствовать, какой беспомощной чувствовала Эшли себя,
  когда думала, что пойди ее мама домой другой дорогой из того злосчастного
  бара - и все сейчас было бы хорошо?
   И это было больно. И хотя эта боль могла обозлить ее - и обозлила, и
  злила всякий раз, когда Эшли думала о том, как все это несправедливо -
  постоянная враждебность, казалось, коренилась гораздо глубже. Сейчас все,
  что угодно, бесило ее.
   А Нина была такой подходящей мишенью.
   У них было так мало общего. Кузина Эшли была из лучших в своем классе,
  из-за чего неважные отметки Эш казались еще хуже. Нина и ее подружки были
  отличницами и умницами - не зубрилками, не учительскими любимчиками, но и не
  отпетыми хулиганками. Самой великой музыкой для них был Дебби Джибсон они
  не смогли бы вынести самый простой гитарный риф, когда он хватает за горло и
  хорошенько трясет - как подобает настоящей хорошей музыке. А смотреть такую
  бурду, как эти мерзкие выжимки