альных не было в руках оружия. Их огромные жестикулирующие
  фигуры были нелепы и страшны.
   Вдруг он услышал громкий звук выстрела, и что-то с силой ударило по
  воде в нескольких дюймах от его головы, обдав ему лицо брызгами. Опять
  раздался выстрел, и он увидел одного из часовых, - ружье было вскинуто, над
  дулом поднимался сизый дымок. Человек в воде увидел глаз человека на мосту,
  смотревший на него сквозь щель прицельной рамки. Он отметил серый цвет этого
  глаза и вспомнил, что серые глаза считаются самыми зоркими и что будто бы
  все знаменитые стрелки сероглазы. Однако этот сероглазый стрелок
  промахнулся.
   Встречное течение подхватило Факуэра и снова повернуло его лицом к
  лесистому берегу. Позади него раздался отчетливый и звонкий голос, и звук
  этого голоса, однотонный и певучий, донесся по воде так внятно, что прорвал
  и заглушил все остальные звуки, даже журчание воды в его ушах. Факуэр, хоть
  и не был военным, достаточно часто посещал военные лагеря, чтобы понять
  грозный смысл этого нарочито мерного, протяжного напева; командир роты,
  выстроенной на берегу, вмешался в ход событий. Как холодно и неумолимо, с
  какой уверенной невозмутимой модуляцией, рассчитанной на то, чтобы внушить
  спокойствие солдатам, с какой обдуманной раздельностью прозвучали жесткие
  слова:
   - Рота. смирно!... Ружья к плечу!... Готовсь... Целься... Пли!
   Факуэр нырнул - нырнул как можно глубже. Вода взревела в его ушах,
  словно то был Ниагарский