екоторые из
  них застывали в неподвижности, между тем как другие медленно проползали мимо
  них. Затем отставшие возобновляли движение. Они появлялись дюжинами,
  сотнями, распространялись вокруг, насколько их можно было различить в
  сгустившейся тьме. Конца им не было видно, черный лес позади них казался
  неистощимым. Чудилось, будто сама земля шевелится, медленно сползая к ручью.
  Порой кто-нибудь из тех, кто останавливался, больше не трогался с места и
  продолжал лежать, не шевелясь. Он был мертв. Иные, остановившись, начинали
  странно жестикулировать - поднимали и опускали руки, сжимали ими голову,
  воздевали кверху ладони, - это было похоже на общую молитву.
   Ребенок замечал не все из того, что бросилось бы в глаза наблюдателю
  постарше. Он видел лишь, что это взрослые люди, которые почему-то ползают,
  точно младенцы. Но раз они люди, то и пугаться их нечего, хотя некоторые из
  них и одеты как-то странно. Мальчик безбоязненно двигался среди них,
  переходя от одного к другому, с детским любопытством заглядывая им в лица,
  необычайно бледные и покрытые красными пятнами и полосами. Что-то в этих
  лицах, - быть может, в сочетании с причудливыми позами и движениями людей -
  напомнило ему о размалеванном клоуне, которого он видел прошлым летом в
  цирке, и мальчик расхохотался. А они все ползли и ползли вперед, эти
  изувеченные, истекающие кровью люди, столь же мало, как и ребенок, сознавая
  трагическое несоответствие между его веселым смехом