ске, сбрасывали ее учебники со стола... Или
  тот случай, когда ей в сумку подсунули скабрезную открытку... Вот Кэрри
  на церковном пикнике: она опускается неловко на колени, чтобы
  помолиться, наклоняется, и шов на старой полосатой юбке расходится вдоль
  молнии с таким звуком, будто кто-то громко "подпустил ветра". Кэрри,
  которая никогда не может поймать мяч, даже когда он летит ей прямо в
  руки, и всегда влетает в сетку на волейбольном поле. Кэрри, которая на
  втором году средней школы споткнулась на уроке современного танца,
  растянулась на полу и отколола зуб. Кэрри, у которой чулки всегда со
  стрелками, или "бегут" прямо на глазах, или вот-вот "побегут". Кэрри, у
  которой всегда влажные пятна под мышками... Или вот Крис Харгенсен
  звонит ей после школы из автомата на окраине города и спрашивает, знает
  ли она, что "поросячье дерьмо" пишется только в пять букв: К-Э-Р-Р-И...
  Все это вдруг сложилось вместе, и масса стала больше критической.
  Последний убийственный прикол, последняя капля в чаше терпения - и все.
  Взрыв. Кэрри взвыла в наступившем молчании и, закрыв лицо полными
  руками, попятилась. К мокрым волосам внизу живота прилип метко брошенный
  кем-то ватный тампон.
   Девушки следили за ней внимательными, настороженными взглядами.
   Кэрри забилась в угол одного из четырех больших отделений душевой и
  медленно опустилась по стене на пол. Из ее горла рвались тягучие,
  беспомощные