сем другое. В страшных снах этот голос часто звал ее:
   "Беттина!", вот так же он звучал и сейчас. Она бежала.
   Между ней и домом оставались всего одна-две короткие улицы; она хорошо знала их, печальные, несчастливые улицы Хайгейта. Но сейчас страх перед домом отступил куда-то далеко, уступив место ужасу перед Эвелин.
   - Беттина! Беттина!
   Пропала, совсем пропала! Но дом уже ближе, и ближе то холодное, замершее, что ждет ее на пороге.
   - Беттина! Беттина!
   Нет, она уже здесь, она и ее образ у двери уже неразделимы. Изнеможение навалилось на нее как мокрое одеяло, глаза закрылись, тело обмякло, она едва сумела приоткрыть дверь и протиснуться внутрь. Она упала, кто-то подхватил ее. Больше она ничего не помнила.
   Напротив дома Эвелин остановилась. Для нее мир остался все тем же тихим и пустым, таким же земным и неземным, как и раньше. Он не был темным, никогда еще он не бывал для нее совершенно темным. Она не успела узнать мягкой, насыщенной, священной темноты Города. Эвелин стояла, слегка задыхаясь, - так могла бы запыхаться любая девушка, игравшая в догонялки с любимым. Впрочем, не совсем так - в ней вовсе не чувствовалось быстрой и щедрой жизнерадостности. Наоборот, злоба, жившая в ней, изо всех сил противилась смерти второй. Совсем недавно у нее появилась цель: она хотела Бетти, а теперь она опять не знала, чего хочет.
   Дом стоял перед ней, но она боялась войти.
   Тут-то ее и догнала Лестер. Она резко остановилась рядом и сказала с высокомерной требовательностью:
   - Что ты делаешь, Эвелин? Почему ты не можешь оставить ее в покое?
   Вот! Опять то же самое! Она уже говорила это раньше - в том самом саду у моря, на берегу огромного моря, рокот которого она слышала сейчас та же явно, как звук собственного голоса. Как слышала тогда, в школе, и во время уроков, и после них, лежа в постели.
   Ей показалось, что Город позади нее пришел в движение. Она собиралась схватить Эвелин за плечо - и это тоже она когда-то уже делала. Но теперь опустила руку, потому что не