успела еще осознать образ, мелькнувший в овале зеркала, но когда все свечи разгорелись, она резко обернулась.
   И чуть не упала. Между ней и зеркалом, отражаясь в нем, стояли трое. Один - ближе к ней, двое других - чуть поодаль. Из зеркала пристально смотрели на нее три одинаковых лица. Безумное чутье подсказывало, что ближайший - это он, ее хозяин, чье дитя она носит под сердцем. Но кто же тогда другие - подобия? люди? любовники? Шестикратный ужас, ближний и дальний, застыл совершенно неподвижно. Эти двое не были ни тенями, ни призрачными эманациями, они обладали и плотностью, и формой. С минуту она смотрела не отрываясь, изо всех сил вцепившись в край стола, потом покачнулась, обмякла и рухнула на пол.
   Когда она пришла в себя, Клерк был один. Позже он уверил ее в своей подлинности. Двое других - только образы, точные копии, способные действовать и посланные с важными поручениями. Занавески были отдернуты, в мире занимался серый рассвет. Она глядела на вересковые пустоши за окном и знала, что где-то там идут навстречу утру эти невероятные существа. Мир был готов для них, и они отправились готовить его. Потом он оставил ее, и с той ночи между ними не было больше физической близости. Она - даже она - не вынесла этого бреда. Она верила Саймону, но порой начинала сомневаться. В последовавшие двадцать лет, работая на него, она гадала, действительно ли служит оригиналу или только одной из его мыслеформ, управляемых издали настоящим человеком. Но она гнала эти мысли. Она обратила внимание на газетные статьи о появлении в Китае великого религиозного философа, а в России - великого священника-патриота, и, конечно, догадывалась - нет, не кто, ибо в них не было личностного начала, - а что они такое. Война скрыла их на время, но теперь, когда война кончилась, они возникли снова, провозглашая повсюду мир и любовь, и сопровождавший их проповеди энтузиазм сметал все преграды, народ за народом покорно склонялся перед этой троицей.
   Каждый вызывал утроенную энергию одобрения и восхищения. Требовали, чтобы трое