идел из комнаты и реку, и набережную, и одинокого удильщика со
  спиннингом у ее парапета. Это была его комната; никакой телевизор не мог
  воспроизвести ее детальнее и точнее. То стол, покрытый клеенкой, возникал
  перед ним, то книжный шкаф, то - крупным планом - русско-испанский словарь
  на столе, то волновая шкала старенького радиоприемника. Волшебный экран
  отвечал буквально на каждую мысль. Вспомнилась полочка с английскими и
  французскими книгами - и вот уже их пестрые обложки выстроились
  разноцветной шеренгой корешков. И буквально в каком-нибудь полуметре от
  Озерова - протяни руку и бери.
   Ничего объяснить себе он не мог да и не пытался: он просто приказывал
  невидимому джинну", как Аладдин, овладевший чудесной лампой: "На улицу!" -
  и тотчас же изображение последовало за мыслью. Он видел даже не отражение
  и не зрительное воспроизведение действительности, а саму действительность
  в ее сиюминутном состоянии. Именно так выглядела и шумела сейчас улица у
  его дома в Москве, именно эти автомобили проезжали по ней, именно их
  колеса шуршали по асфальту, именно эти люди проходили и голоса их звучали
  рядом. Озерову даже показалось, что он сам идет среди них и улица медленно
  плывет навстречу со своими витринами, киосками, регулировщиком на
  перекрестке и плакатами чахлого кинотеатрика на углу переулка. "О чем
  они?" - спросил он мысленно, и афиши послушно приблизились,