нично
  терпеливой Пенелопе, готовой ожидать его десятилетиями, а Мезенский,
  поиграв со мной в любовь несколько месяцев, вернулся к домашнему очагу и
  стервозной Ольге Владимировне. Плохое со временем забылось, остались
  только сладкие воспоминания о моем первом мужчине и непреходящая любовь
  к жизнерадостным грекам.
   - Спартанского, конечно, лучше. - В улыбке Ирочка показала ряд
  идеально ровных белых зубов, наглядную рекламу всех этих "Колгейтов" и
  "Бленд-а-медов".
   Не обратив на Ирочкину шпильку внимания, я повернулась к Славику:
   - Чего он хочет?
   - Тебя, моя сладкая, тебя. Просто помирает, как хочет тебя лицезреть.
   - Я ведь уже отдала отчет.
   - Чего не знаю, того не знаю, - Славик дурашливо развел руками. -
  Велено было передать. Я передал, а засим позвольте откланяться.
   От этого шута горохового толку все равно что от козла молока.
  Придется идти к Пошехонцеву. Чего это он вдруг сподобился?
   - Ладно, уговорил, - пробормотала я, поднимаясь. - Никакого покоя на
  работе. То одно, то другое. К тому же разные индивидуумы досаждают, - я
  выразительно посмотрела на Лазарева.
   Тот спешно ретировался - была бы охота связываться с этой мегерой, -
  и вскоре его козлиный тенорок донимал кого-то в противоположном углу
  комнаты. Я потянулась за косметичкой.
   - Марафет наводишь? - тут же ревниво вскинулась Лилька.
   - К начальству нужно являться во всеоружии, - вяло огрызнулась я,
  подправляя помаду. - А вообще