ники, дальние и близкие, дети и внуки,
  Причем главной в семье бывала, как правило, стерва жена, которая выматывала
  все жилы у нашего брата. Приходилось уже думать не об охране, а о том, как
  угодить очередной стерве из выбившихся в люди домработниц и ткачих.
   Я к домработницам никаких претензий не имею. И к ткачихам у меня нет
  никакой неприязни. Но когда такую вот особу из Урюпинска перевозят в Москву
  и сажают на шею мне, человеку с университетским образованием, офицеру,
  который десять лет учился, прежде чем его допустили до охраны этой тетки и
  ее не самого гениального супруга, я начинал тихо звереть.
   Но в августе девяносто первого все кончилось. Наше управление глупо
  подставилось, охрану вывели из КГБ и передали в подчинение Президента. Потом
  было много всякого невкусного, что нам пришлось хлебать, затем КГБ и вовсе
  перестал существовать. Вскоре и коммунистов запретили. Вот тогда и
  выяснилось, что все они дерьмо. Ни один из них на защиту своих принципов не
  встал, ни один не полез на баррикады. Все сидели по своим дачам и лопали
  свои пайки из правительственных магазинов, которые у них еще не успели
  отобрать. Несколько человек, правда, в тюрьму попало. Их я уважаю, у них все
  же были свои принципы. Пусть и непонятные для других, но все же принципы.
  Один даже застрелился. Меня на дачу туда повезли. Это же нужно такое
  учинить! Среди всех дохлятиков один герой и оказался. Да, еще маршал
  повесился.