молодую жизнь и ломаного гроша. Но Егорушка сдюжил, и первым, кого увидел у кровати, был Харитон Данилович собственной персоной.
   - Где они? - разлепил губы мальчик.
   - А-а, эти... - догадался Мышкин. - Дак сейчас ночь, спят поди.
   - А вы почему здесь?
   - Я-то? Матушка просила подежурить. Сама-то сомлела, не спавши. Третий день ведь пошел, как бултыхаешься. Думали - каюк. Ну ничего, теперь поправишься.
   - Маму не тронули?
   - Обошлось, слава Богу. Да забудь ты про них. То ж как ветер, налетел - и нет его.
   - Уже забыл.
   Многоопытный Мышкин заметил, что мальчишка соврал, и порадовался за него.
   Выздоравливал Егор трудно, долго. Раны подживали, но мучили головные боли, будто череп пилили от уха до уха тупой пилой. Лежал в палате на шесть человек, ни с кем не разговаривал, ел через силу, не мог читать. Вот самое обидное. Пробовал, открывал какую-нибудь книгу, но строчки прыгали в глазах, струились - и смысла не ухватишь. Зато начались видения.
   Что-то вроде снов наяву. Навещали существа из другого мира, общались с ним. Кто такие - неведомо, то ли люди, то ли звери, то ли небесные странники. Ничего путного в видениях не было - тоска одна. В душе что-то затвердело, никак не рассасывалось, словно свинцовый ком в груди. Он думал, зачем жить, если все так плохо, так унизительно.
   В одном из видений появилась Анечка. Он ее прежде не знал: худенькая, большеглазая девушка с глазами, в которых застыло глубокое недоумение. Он сперва решил, что увидел самого себя в женском облике. Спросил на всякий случай:
   - Ты кто?
   Девушка улыбнулась:
   - Третий раз знакомимся. Анечкой меня зовут. Я медсестра.
   Егорка приподнял голову, оглядел палату. Ночник светился синим оком, на всех кроватях спали люди, Значит, ночь, и значит, явь.
   - Какое сегодня число?
   Анечка ответила. Присела на табурет рядом с кроватью.