т, ты преступник. Через себя не перешагнешь. Но все же, Харитон, запомни мои слова. Не Алихман страшен, а тот, кто за ним придет.
   - С вашего позволения? - Мышкин потянулся за второй сигаретой, прикурил. Лед в его глазах чуток оттаял, и это было почему-то приятно подполковнику. - Чудной вы человек, Семен Васильевич. Слышал, что чудной, теперь сам вижу. Или кого боитесь?
   - Боюсь, - признался Гаркави. - Иногда, знаешь, такое мерещится... Боюсь, выйду однажды утром из дома, а людей никого не осталось. Одни волки по улицам рыщут.
   Или кто похуже. Ты вон, вижу, крест носишь?
   Мышкин поправил ворот рубашки.
   - Ношу. Как одна женщина в Сибири повесила, так и ношу, - в голосе Мышкина проявилась легкая, домашняя хрипотца: сломал преграду умница Гаркави. - Она так говорила: антихриста ждете, а он давно уже здесь, между нами ходит неузнанный. Издалека его чуяла, как и ты, Семен Васильевич.
   - Что же с ней стало, с той женщиной?
   - Жива-здорова, надеюсь.
   - Любил ее?
   Мышкин, будто опомнясь, поднес ладонь ко лбу.
   - Любил - не любил, какая разница... Ловко раскручиваешь, начальник, только напрасно стараешься. Я давно раскрученный.
   - Все же хорошо поговорили.
   - Хорошо, - согласился Мышкин. - Но хорошего помаленьку...
   Подполковник вызвал дежурного, приказал отвести задержанного...
  
  ***
  
   В камере кроме Мышкина еще пять человек: трое алкашей неопределенного возраста, сизых, как ранние помидоры на грядке; дедок, стыривший у соседки из сарая велосипед, и маньяк-приватизатор Генка Чумовой. Маньяк примечательный, известный всему Федулинску. Его Держали то в областной пересылке, то здесь, в КПЗ, то в психушке, но нигде не находили ему постоянного применения. Подержат - и отпустят до нового случая. История его такова. Был нормальный человек, оборонщик, работал чуть ли не начальником отдела, нарожал детей, защитил