алетную, под два метра, горбатую и без зубов. Посмеялись оба. Чачу нельзя было не пить - неуважение, хотя она больше напоминала зубной эликсир, чем водку. Потом Гарик процедил сквозь зубы:
   - Просьба есть, Андрюха. Сядешь в камеру, приколешь одного старика. Прямо сейчас. С ментами улажено.
   Штука, считай, в кармане.
   Суриков поморщился.
   - Что за старик?
   Гарик объяснил: плесень. Давно путается под ногами, но никак не удавалось засечь. А тут сам подставился: в "Бродвейской гвоздике" Витюху Жигалина замочил.
   - А-а, - сказал Суриков. - Витюху? Так он сам вечно на всех нарывался.
   - Точно, - засмеялся Махудов. - Настырный был пес, но преданный. Бек осерчал. Сказал: тенденция. Никого нельзя убивать без его разрешения. Понимаешь?
   - Понимаю. Почему такая спешка?
   - Старика вечером его баба под залог возьмет. На улице хуже ловить. У него нор много. В камере удобно.
   Сделаешь?
   - Сделаю, - согласился Суриков, - За две штуки.
   - Штука - цена обычная.
   - На воле - да. В милиции, как-никак, - засветка.
   Две - это нормально.
   Махмудов подумал немного.
   - Хорошо, пусть две. Папа тебя любит. Он прибавит.
   Не забудь ухи принести...
   Напоминание об ушах должно было насторожить Сурикова, но не насторожило. Чем-то он другим был занят в тот момент, может быть, думал о вчерашней Анжеле, которая за вечер выставила его на двести монет, а компенсировала, если трезво прикинуть, от силы полтинник... Напоминание об ушах было красноречивым: известно, что Алихман-бек нанизывает их на нитку и сушит, как грибы, а после развешивает по дому, отгоняет злых духов. Таких ниток с сушеным ушами у него много, но в коллекцию попадают не все подряд уши, а только те, которые принадлежат достойным врагам. Вопрос: может ли быть достойным врагом Алихману некий заполошный рыночный старичок, кокнувший в пьяной драке Витюню