оры, насилие - сколько можно!
   - Святые слова.
   - У тебя с Гаркави, кажется, добрые отношения?
   - Свояк он мой.
   - Может, свяжешься с ним? Устроить по горячим следам небольшую санобработку. Из головки остались Гарик Махмудов, да еще двое-трое, ты их знаешь. Ну и остальную шваль тряхануть заодно. Повод есть, чего тянуть.
   После недолгой паузы Брыльский сухо произнес:
   - Милицию ночью не стоит беспокоить. Сам управлюсь. Их лучше попозже подключить.
   - Как знаешь, Остап Григорьевич. Удачи тебе.
   - Сам тоже не подставляйся, - предупредил полковник. - Они сейчас все - как на игле. Я тебе Леню Лопуха пришлю с ребятами.
   - Спасибо, Остап Григорьевич...
   Следующей позвонил Лике Звонаревой, директору местного телерадиовещания. Это была его женщина во всех отношениях: сперва, когда выписал из Москвы, какое-то время держал ее в любовницах, позже перевел на твердый оклад. Пятидесятилетняя, сверх меры искушенная вдовушка Лика была всем хороша, и в постели, и по работе, но имела один неприятный заскок: так и норовила забеременеть, рассчитывая заарканить его ребеночком. Пришлось принудительно делать ей подряд два аборта, после чего он охладел к жизнерадостной потаскушке. Но в ее некрепкой головенке остался от любовных передряг какой-то непоправимый сдвиг. Он давно подумывал заменить Звонареву, да пока не нашел подходящую кандидатуру. В среде федулинских творческих интеллигентов никто не мог сравниться с ней в безудержном, чистосердечном фарисействе, тут она, безусловно, выдерживала столичную планку.
   Около двух ночи Лика, разумеется, еще не ложилась.
   Едва узнав его голос, радостно защебетала. Он слушал ее молча, ничего не понимая, кроме отдельных слов: Родной! Муженек суженый! Приезжай немедленно, скотина!
   Водка! Девочка подмытая! Не буди во мне самку!
   Переждав привычную истерику (следствие как раз необратимого