умственного сдвига), Гека холодно распорядился:
   - Приготовь, пожалуйста, с девяти до десяти окно. Я выступлю с обращением к гражданам Федулинска, Запнувшись на затяжном эротическом всхлипе, Лика по-деловому уточнила:
   - Что случилось, любимый?
   - Не твоего ума дело. Будь наготове - и все.
   - Слушаюсь, родной мой! Но может быть...
   Монастырский повесил трубку.
   Теперь надо было выпроводить Машеньку Масюту.
   Он знал, что это непростое дело: молодая феминистка, поклонница Джейн Остин и Лаховой, была чувствительна к любому намеку на принуждение. Это касалось и постели.
   Гека забавлялся от души. "Мария Гавриловна, - обращался к ней уважительно, - прошу вас, встаньте рачком". Она пыталась доказать, что не Гека ее соблазнил, а она сама его изнасиловала, и надо признать, добилась в этом успеха.
   - Ну ты ха-ам, Герасим! - отозвалась девица басом, когда он игриво пощекотал голую пятку, высунувшуюся из-под простыни. - Что ты себе позволяешь? Я же сплю.
   - Поднимайся, детка, поднимайся. Труба зовет.
   Девушка взглянула на часы и устремила на Геку изумленные глаза, в которых сна ни капли.
   - Ты что, укололся, что ли? Два часа ночи! Куда подымайся?
   - Дела, детка, дела. Срочный ночной вызов.
   Машенька, достойная дочь мэра, уселась поудобнее и, гневно блестя очами, произнесла целую речь.
   - Вот что, дорогой любовничек. Ты что-то, видно, не так понял. Если я легла в твою поганую постель, это вовсе не значит, что я твоя служанка. Кто ты такой, черт побери?! Как ты смеешь меня будить? Правду говорят, деньги превращают мужчину в скота. Но со мной ничего не выйдет. Убирайся куда хочешь, кобель, я останусь здесь. Немедленно принеси мне пива.
   - Пиво получишь на дорожку, - пообещал Монастырский. - К сожалению, не могу оставить тебя в квартире одну.
   - Почему?
   - Мало ли, - Гека глубокомысленно развел